Ему приснился коротенький кошмар. Якобы он – жаркое, и его готовят на вертеле. Он висит над очагом, и огонь обжигает ему спину. А рядом стоят Тедди и советник Блай, оба в несуразно огромных поварских колпаках, и препираются. Советник будто бы говорит, что жаркое надо поворачивать и равномерно перчить со всех сторон. А Тедди, возмущенно указуя толстым пальцем на очаг, отвечает: «Перчить – это халтура! Что за дилетантство! Кто здесь специалист, я или вы? Зачем такой сильный огонь, подгорит ведь в первые же сутки!» «Ну, раз перчить не надо, – решает советник, – тогда я посолю». И начинает на полном серьезе переворачивать вертел и солить со всех сторон. Равномерно. В том числе спину. И даже в основном спину, поскольку вертел что-то заело. Ощущение было настолько реальное, что Кантор не выдержал, закричал и проснулся. И что ужаснее всего, обнаружил, что эта адская боль ему не приснилась.
– Опять притворяешься? – грубо спросили рядом. Не Тедди, кто-то другой. Тот всегда точно определял, когда он притворяется, а когда нет. И говорил всегда спокойно, где-то даже добродушно…
Кантор открыл глаза, с трудом вырываясь из бредовой мути сна, и, разумеется, тут же увидел успевшие ему надоесть сапоги господина Кроша.
– Да сплю я, мать твою… – простонал он, догадываясь, что злопамятный начальник охраны не нашел ничего лучше, как разбудить его размашистым ударом по спине.
– Вставай, – так же грубо произнес господин Крош и добавил, для пущей убедительности еще раз огрев Кантора по спине: – А услышу от тебя еще одно непочтительное слово, получишь еще. За каждое слово отдельно. Понял?
Кантор усилием воли сдержал свой дерзкий язык, который уже порывался обложить господина начальника матом и продолжать обкладывать все время, пока его будут бить, чтобы господин начальник не думал, что его тут боятся и уважают. На этот раз это было бы не к месту и не вовремя. Вдруг представится возможность бежать, а он будет тут валяться без сознания из-за своего проклятого языка.
Поэтому он только молча кивнул и стал сползать с нар. Два охранника отомкнули браслет, которым он был прикован к стене, завели ему руки за спину и надели наручники, попутно обыскав. Гвоздя они, разумеется, не нашли, хотя могли бы, если бы искали потщательнее или если бы знали, что именно надо искать. Затем толкнули в спину – хорошо хоть, не в больное место, а выше – и кратко скомандовали идти. С чего бы это, удивился Кантор. И куда, интересно? В подвал? Так ведь Тедди домой ушел. Или обиженный господин Крош решил начхать на указания босса и позабавиться как следует? Или босс все-таки передумал? Или, что еще вероятнее, просто велел от него избавиться, а Тедди соврал, не желая портить себе нервы с безутешным собутыльником? Но в таком случае все равно в подвал. Не стоит надеяться, что ему дадут умереть легко и быстро… Нет, поворот прошли. Куда же в таком случае? Еще раз налево… Не может быть! Это же на выход! У них что, принято вывозить будущих покойников за город? Ерунда полная, труп ведь проще вывезти. Или просто перевозят в другое место? Впрочем, это вопрос не принципиальный, куда бы его ни везли, добраться до места назначения он не должен. А должен, во-первых, возблагодарить небо за такой редкий шанс, а во-вторых, быстро сориентироваться и сообразить, что делать.
Его втолкнули в закрытый фургон без окон и с замком на двери и посадили на пол в углу. Два охранника заперли дверцу и сели на скамейку у стенки. Сам господин начальник, видимо, ехать с ними не собирался. Счел ниже своего достоинства ездить в вонючей будке или на козлах вместе с возницей. Ну и ладно. Чем меньше их, тем лучше.
Кантор привалился к стене и закрыл глаза, делая вид, что собирается спать, а на самом деле изо всех сил стал стараться сосредоточиться. Должно было получиться. Обязательно. Жизнь, конечно, дерьмо, но не настолько же…
О том, что его величество никогда не спит подолгу, знал весь двор. Придворные дамы неоднократно жаловались, что если он укладывался раньше полуночи, то в четыре утра немилосердно будил официальную фаворитку и выставлял из своих покоев, ссылаясь на необходимость работать. А если нет, то возился с бумажками в своем кабинете часов до двух, а бедная дама сидела и ждала в полной боевой готовности, как дура. Так что никто никогда не удивлялся, встретив его величество куда-то спешащим среди ночи. А Мафей и вовсе одно время полагал, что его трудолюбивый кузен вообще не спит, пока мэтр не прочел ему краткую лекцию о физиологии сна.
В эту ночь его величество действительно не смог уснуть. То ли от переполнявшего его счастья, то ли просто прошлой ночью поспал лишнего. Сначала он долго лежал, не шевелясь, чтобы не разбудить королеву, и любовался ею с безмолвным обожанием. Затем лежать стало неудобно и захотелось повернуться, а заодно и еще кое-куда захотелось, и он решил, что нечего валяться и ворочаться, если не хочется спать, надо встать и чем-нибудь заняться. Что он и сделал.
Поскольку в том блаженном состоянии, в каком он пребывал, всякие мысли о работе казались кощунством, король набросил халат, вышел на балкон и стал просто любоваться окрестностями. Ночь выдалась теплая и тихая, как всегда в это время года, и удивительно красивая. Луна, вступившая в последнюю четверть, сияла ясно с безоблачного неба, заливая волшебным серебристым светом благоухающие кусты сирени, мощеные дорожки и мраморные скамейки дворцового парка. Свежесть и красота этой весенней ночи полностью гармонировали с возвышенно-лирическим настроением его величества, который до сих пор еще не мог привыкнуть к своему счастью и от этого переполнялся восторгом по поводу и без повода. Побывав всего сутки назад между жизнью и смертью и познав на столь наглядном примере хрупкую красоту бытия, он с тех самых пор не уставал восхищаться окружающим миром, так, как будто столкнулся с ним впервые. Он восторженно любовался лунным светом, удивляясь, как можно было не замечать этой прелести до сих пор, с удовольствием подставлял лицо прохладному ветерку… Да что там ветерок – обычным воздухом его величество наслаждался, как хорошим старым вином, ибо еще не забыл, какое это блаженство – просто дышать. Помимо всех упомянутых радостей Шеллар III со сладким замиранием вспоминал некоторые особо прекрасные моменты своей супружеской жизни, которая состоялась не далее как полчаса тому назад и, вопреки его опасениям, оказалась действительно счастливой.